Что в этой музыке ещё?

В Екатеринбурге проходит IV Симфонический форум России. Впервые на нём представлены не только ведущие отечественные симфонические оркестры страны, но и кантатно-ораторные коллективы – капеллы, где совмещаются хор и симфонический оркестр. Так, в столице Урала выступила Государственная академическая симфоническая капелла России во главе с народным артистом РФ, профессором Московской консерватории и основателем капеллы Валерием ПОЛЯНСКИМ.

– Наша публика очень тепло вас принимала сегодня. А у вас какие критерии оценки выступления?

– Я думаю, если кто-то после концерта говорит, что всё у него получилось, то надо с этой профессией завязывать. Всегда есть над чем работать, есть что поправить. Что касается публики, то я её чувствую спиной. И должен сказать, что у вас слушатель замечательный – очень грамотный. Кажется, это уже третье наше выступление здесь. Первый раз мы приезжали ещё в советское время – в 80-е

годы, по линии Союзконцерта была большая поездка по всему краю. Помню, был январь, мороз под тридцать, жуткий ветер, шли мы в сторону дома Ипатьева, которого уже не было… Тогда я и отметил вашу строгую публику, задающую каверзные вопросы (смеётся). А вообще у меня в капелле много уральцев – кто-то родился здесь, кто-то учился. Кстати, сопрано – Анастасия Привознова, которая сегодня пела в «Свадебке» – тоже родом отсюда.

– И наша строгая публика, безусловно, оценила необычную версию «Свадебки» Игоря Стравинского…

– Эта версия почти не исполняется – дело в редком инструменте – цымбалах (струнный ударный музыкальный инструмент). Обычно «Свадебку» исполняют с четырьмя роялями и ударными. Если покопаться в творческой биографии Стравинского, то можно узнать, что он очень долго искал эту инструментовку, сидел в подвальчике во Франции, скупал инструменты – чтобы найти нужное звучание под эти замечательные слова, этот православный обряд, трудный язык, и одновременно – чтобы передать звон деревенской свадьбы, где всё гудит, где каждый говорит, что хочет… Так что эта версия исполнялась в нашей стране третий раз.

– И наша строгая публика, безусловно, оценила необычную версию «Свадебки» Игоря Стравинского…

– Эта версия почти не исполняется – дело в редком инструменте – цымбалах (струнный ударный музыкальный инструмент). Обычно «Свадебку» исполняют с четырьмя роялями и ударными. Если покопаться в творческой биографии Стравинского, то можно узнать, что он очень долго искал эту инструментовку, сидел в подвальчике во Франции, скупал инструменты – чтобы найти нужное звучание под эти замечательные слова, этот православный обряд, трудный язык, и одновременно – чтобы передать звон деревенской свадьбы, где всё гудит, где каждый говорит, что хочет… Так что эта версия исполнялась в нашей стране третий раз.

– Судя по тому, что мы слышали на концерте, а также по отзывам на ваше творчество в критике, вы очень консервативный музыкант…

– Смотря что вы вкладываете в это понятие?

– Со скрупулёзной точностью следуете авторской идее.

– Я считаю, что безграмотно делать по-другому. Никому же не приходит в голову – взять и прилепить что-то к Успенскому собору или дорисовать что-то в картине Рафаэля… В музыке то же самое. И особая статья – это постановка опер, сегодня в этом жанре происходит что-то невообразимое. Это либо от недостатка таланта, либо от выпячивания режиссёром себя – если нечего сказать, давай делать не так, как остальные. Я вас уверяю, если взять любую партитуру Чайковского, Верди, Рахманинова или Прокофьева – там всё написано. Потому что они сами по себе были прекрасными драматургами. На меня сейчас, конечно, многие набросятся, но для меня оперный режиссёр – это всё равно что хороший оператор в кино. Он должен лишь обеспечить нужную картинку. Профессия режиссёра в опере – вторична. Просто в один момент дирижёрам некогда стало заниматься этой самой картинкой. Я сам ставил несколько спектаклей, даже танцы. В одном из московских театров – не буду называть – режиссёр ставит «Евгения Онегина». Репетиция арии Гремина – режиссёр говорит: «Что-то я плохо слышу последнюю ноту, надо другую. И вообще, зачем нужна эта ария? Вычеркнуть!» Как вам это? Мне кажется, таким режиссёрам не хватает такта. И потом, как можно переделывать Пушкина, Моцарта, Чайковского? Как? У меня рука не поднимается. А вот найти, раскопать, что в этой музыке ещё заложено… А не бегать в кожаных плащах. Или однажды я был в Большом театре на «Кармен». Идёт четвёртый акт, ты закрываешь глаза – зной, песок, солнце, коррида… Открываешь – и видишь перед собой магазин по продаже телевизоров… Понимает ли что-то человек, который это ставил?

– Возможно, именно из-за такого бережного отношения к музыке премьеры вам доверяли такие композиторы, как Альфред Шнитке…

– Мы были друзьями с Альфредом Гарриевичем. Нас познакомил Геннадий Рождественский, это было много лет назад, наш хор тогда ещё был любительским. Ко мне подошли из Союза композиторов и сказали: «Ты ничего не боишься – есть такой композитор Шнитке, у него есть «Реквием»… Все боятся его исполнять». А я согласился. Так началось наше сотрудничество. Потом я долго доставал Альфреда, чтобы он написал что-нибудь для хора. Он ведь и сам был хоровик, и хор терпеть не мог (смеётся). Он ходил на все наши концерты… (Концерт для смешанного хора Шнитке завершил летом 1985 года. Композитор посвятил её Валерию Полянскому и Государственному камерному хору Министерства культуры СССР. – Прим. «ОГ»).

– Дирижёров, которые руководят и хором, и симфоническим оркестром, единицы… На какой же музыке выросли вы – хоровой или всё-таки оркестровой?

– Вообще, что буду музыкантом, за меня решила моя бабушка, которая обладала очень красивым голосом и в молодости была солисткой в церкви. Она с Украины, из Полтавской области. Семья у нас была очень музыкальная, хоть и не профессиональная. Мама приложила большие усилия, чтобы я мог заниматься музыкой, в том числе и финансовые – поскольку жили мы тогда очень бедно. С Украины семья перебралась в Москву, мама учительствовала, даже водила грузовик… Папа был в армии с 1938 по 1948 год. Вернулся инвалидом войны… Но ничего, выжили. Было так: на первое – картошка, на второе – картофельное пюре, на третье – картошка в мундире, квашеная капуста с яблоком. Вообще – хорошая, здоровая еда (смеётся). Жили как все. А дирижировать хором я стал, когда мне было 13 лет. Я попал в такую мясорубку – семилетка заканчивалась, восьмилетка начиналась, я рано пошёл в школу, меня никуда не брали. На вечернем отделении дирижёрско-хорового отделения был хор, и я начал им дирижировать. Потом мой уникальный педагог Софья Николаевна Зверева сказала: «Хочешь не хочешь, будешь заканчивать училище за три года». Потом консерватория…

– Сегодня, мы знаем, на сцене была и ваша дочь – Татьяна… Не отговаривали её заниматься музыкой?

– Да, она играла на первом рояле. Не отговаривали – наоборот! Мы её обманули (улыбается). Отвели в музыкальную школу – там было очень красиво – и она сказала, что хочет туда ходить. И всё. А когда стала плакать уже в училище, что тяжело, я сказал – бросай, занимайся английским, у тебя получается… На что она ответила: «Нет, папочка, загубили ребёнку детство, теперь поздно отступать (смеётся)».

– Наша филармония много делает для того, чтобы концерты классической музыки проводились по всей области. В вашем коллективе порядка двухсот человек – получается тем не менее выезжать в небольшие города нашей страны?

– Помню, однажды наш директор открыл карту и сказал: «Красивое название – Торжок»… Так мы решили поехать с выступлением туда. Это было пять или шесть лет назад. В городе 30 церквей, 150 тысяч населения, чудные пейзажи, потрясающий заповедник деревянной скульптуры. Они никогда не слышали симфонический оркестр живьём… Что, вы думали, мы там исполняли? Девятую симфонию Бетховена! Нас принимали просто потрясающе. Потом мы при­ехали ещё раз, и тогда случилось чп – вырубило свет в ДК. Темно, играть, естественно, невозможно, часа полтора мы ждали, пока включат… И ни один человек не ушёл. Можете себе это представить? Я считаю, что каждый город нашей страны имеет право слышать эту музыку, обогащаться – в этом наша главная миссия.